ГИТР-ИНФО продолжает публикацию книги Макса Елина, студента звукорежиссерского факультета Института кино и телевидения (ГИТР). Предыдущие главы:
Глава 1, Глава 2, Глава 3, Глава 4, Глава 5, Глава 6-7, Глава 8, Глава 9, Глава 10, Глава 11, Глава 12, Глава 13, Глава 14.
Глава 15
Я взрослый, рассудительный человек. Последние три года я только и делаю, что веду войну. Это война с противником, которого не убить, не избавиться навечно. Всегда нужно быть начеку, и чем больше я даю волю эмоциями, тем больше мои потери. Здесь нет последнего рубежа, нет победы. Есть только война, которая никогда не закончится. Каждый день я встаю с мыслью, что легко ничего не дается, особенно сейчас. Мне давно чужды фантазии на тему победы. Всю жизнь я не хотел врать самому себе и не буду сейчас. Каждый день я смеюсь в лицо смерти, а та строит мне новые козни, ищет новые варианты избавиться от меня. Последний год жизни взрастил из меня воина, но даже воинам свойственно падать на колени в отчаянии.
Я вижу белую полосу своего существования. Полоса, ступая по которой я счастлив. Но она такая маленькая, такая ничтожная, что больше походит на издевательство. Будто бы мне сужено погрязнуть в пучине, но вдруг протянули руку. Я хватаюсь за неё, дрыгаюсь в эйфорическом припадке во славу спасения, но уже через мгновение рука отпускает меня. Так можно описать события последних месяцев. Я закончил лечение в своем родном городишке и вернулся к возлюбленной, поступил в новый институт и нашел работу. Казалось, я настрадался вдоволь, всё честно. Казалось, я смог принять себя таким, какой есть, всё справедливо. Лечение завершено и можно жить обычной жизнью.
Я изредка ездил в замок, чтобы следить за изменениями здоровья. Алена всегда следовала за мной, крепко сжимая руку. Каждые три месяца доктора с улыбками вручали мне результаты и я без лишних переживаний возвращался к обыденности.
Но последний результат компьютерной томографии поменял мое понятие справедливости. Рентгенолог с вытянутым лицом быстро сунул мне в руку листок и поспешил удалиться, но я успел того окрикнуть.
- Стойте! Как там результат-то? – В смятении бросил я.
Человек в халате за секунду будто уменьшился в размерах, скукожился и втянулся. Уверен, если бы у него был панцирь, он тут же спрятался бы без колебаний в него. На лице отразился ужас и непонимание, как себя вести. Глаза опустились в пол, потом прыгнули на потолок, ударились о каждую из стен и наконец встретились с моими.
- Я… я… Там всё написано… — Не дав сказать мне слова, испуганный рентгенолог юркнул в кабинет, с грохотом притворив большую металлическую дверь.
Я так и остался стоять посреди пустого коридора с бумажкой в руках. Голова потяжелела. Взгляд пронёсся по строчкам на листе и мертвецки замер на последней. У меня метастазы в легких.
Это что, получается я умираю?
***
- Почему ты всегда молчишь? Не делишься тем, что у тебя внутри? – Убитая новостью Алена стояларядом и гладила мою каменную руку. Я так давно не замыкался в себе и теперь это случилось.
- Потому что сам не знаю, что у меня внутри. – С болью ответил я и пасмурно улыбнулся.
- Я с тобой, ты же знаешь?
Она и правда была со мной, как никто. Я долгое время колебался, но последняя поездка в больницу дала мне примерный план на будущее. Лысоватый, невзрачный врач отправил меня на новое испытание – лучевая терапия. Убедил, что курс точно поможет. Я механически кивнул и испарился. Я не видел ничего, ступал в туман, крепко сжимая руку возлюбленной.
Корпус лучевой терапии оставался самым светлым местом в замке, потому что каждая услуга предоставлялась за кругленькую сумму. Улыбчивые сотрудники вытанцовывали и чуть ли не кланяясь направляли из одного кабинета в другой. Чистые деньги сделали их человечными и чувствительными к чужой судьбе. Звон монет извне продлевает стук сердец. В очередной раз благотворительный фонд помог мне, кредиты родителей возросли, вышли за всякие разумные пределы и работали они исключительно на них. Болезнь убивает не человека, а целую семью.
Перед лучевой терапией меня завели в просторную комнату. Двое дружелюбных личностей с предельным рвением уложили своего пациента на кушетку.
- Максим Викторович! – Начал один из них. – Чтобы провести курс нам необходимо поместить в ваше легкое маленькую пластину, благодаря которой лазер сможет с точностью избавиться от метастаз. Вы готовы?
Я положительно моргнул глазами и отвернул голову. Второй умелец вколол обезболивающее и откланялся к компьютеру. Легкий холодок пробежал по телу. Совсем не чувствую, что творится. Моя душа сейчас выпрыгнула из тела и опрометчиво бродит рядом. Нужную деталь внедрили в легкое, посредством всё той же тонкой проволочки, но боли нет. Может я настолько привык к болевым импульсам, что и вправду стал каменным?
Поблагодарив фигуры с недоумевающими лицами, я вышел за порог. Алена ждала меня в десяти шагах от кабинета. Шатаясь, я сделал ещё шаг, подмигивая ей. Она улыбнулась в ответ и улыбка превратилась в измученную страхом гримасу.
- Максим! – Взвизгнула она.
Как только я сделал ещё шаг, то попробовал вдохнуть, но вместо воздуха получил лишь болевой импульс такой силы, что подкосились ноги. Я повторил попытку, но обнаружил, что дышать не получается. Карабкаясь по стене одной рукой и сдерживая грудь другой, я начал терять почву под ногами. Алена быстро подскочила и помогла усесться на ближайший стул, после чего побежала с криками к врачам. Я приложил голову к стене, бросив все попытки дышать и бессознательно вслушивался в голоса подоспевших докторов. Всё в том же состоянии меня переложили на коляску и с бегущей рядом возлюбленной доставили к анестезиологу. Шприц входит в опухшую вену и дымка рассеивается, воздух наполняет легкие.
На следующий день пришлось вернуться. Корпус лучевой терапии имел отдельный вход. Консультант, деловая девушка с горящим взглядом, лабиринтами провела нас к нужному месту. По пути не встретилось ни одного человека, идеальная тишина. У кабинетов стояли роскошные диванчики из чёрной кожи, а рядом деревянные столиким с конфетами и журналами. Всё приспособлено для удобства пациентов, ведь они платят деньги. Черноволосый англичанин с распростертыми объятиями и акцентом принял меня у одной из лабораторий.
- Оооо! Макс-сым! ЗдравстУйте! ПройдйОм, да?
Алёна заняла выжидательную позицию, пока врач обрабатывал меня своей наигранной весёлостью.
- Вот! Договоры, подпишЕте? — Он подал несколько документов. Пробежав глазами по соглашению, я впал в ступор.
- Подождите. — Я перелистнул страницу и указал пальцем на абзац и процитировал — я не имею претензий в случае, если одно из моих рёбер треснет из-за вашей терапии? Это что ещё такое?
- Ну этоО ничегОо, не переживать, Максим! Такое вряд Ле будет!
Я ещё раз ознакомился с бумагами. Выбора нет, придётся идти на риск. Не могу же я оказаться от лечения, ведь всё уже оплачено. Да и какие варианты? Никаких. Я поставил закорючку и под радостные похлопывания англичанина прошёл в соседнюю аудиторию.
Космическая станция! — Я с любопытством оглядывал зал. В центральной его части узенькая кушетка, закиданная какими-то вещами, но едва ли она стоила внимания. Над кушеткой парила огромная роботизированная рука. Всюду мигали цветные огонёчки как на космическом корабле. Меня на Марс что ли отправляют?
- Максимсс, ложиться! Сейчас звать помощница! — Доктор выбежал и на его замену прибежала помощница.
- Ложитесь — Кротко, с волнением сказала она. — Сейчас я пристегну вас к кушетке, чтобы вы не могли особо двигаться, не беспокойтесь! Это для того, чтобы лазер мог с точностью выполнить свою работу. Вот вам кнопка. — Она вложила в мою руку маленький передатчик. — Если почувствуете, что вам плохо, то нажимайте! И старайтесь дышать ровно, это важно. Хотите включим вам музыку?
- Нууу… Можно. — Опешив от неожиданного вопроса, я не смог выбрать радиоволну и они включили на свой вкус. Она ушла и ваш покорный слуга остался один на этом космическом корабле, поглядывая в потолок. Заиграла умиротворяющая музыка и после некоторых приготовлений робот зашевелился. Пжжж…пжжж…джжжж.. Рука носилась по всей территории, иногда чуть ли не вплотную подбираясь к моей груди. Останавливаясь, робот быстро выстреливал из лазера и вновь бросался подбирать наилучший ракурс. Больно совсем не было, а длилось не больше часа.
Готовая к худшему, Алёна вскочила со стула, когда я тихонько выходил из лаборатории. С тревогой она гладила и целовала меня. Убедившись, что все хорошо, моя защитница сжала руку и мы поехали домой.
Курсы длились месяц. Раз в неделю лазер дрыгался по кругу и стрелял в злосчастную опухоль. В последний день рентгенологи повторно проверили мои легкие. Терапия не помогла.
***
Узнав о случившемся, мама первым рейсом вылетела в Москву, а на следующий день случилось дежавю. Я обречён ходить по кругу.
Доктора во взрослом отделении не самые разговорчивые. Мне попался молчаливый, угрюмый специалист с блестящей лысиной и квадратным лицом. Кажется, это он направлял на лучевую терапию! Надменный прищур не сходил с его физиономии. Ощущение, что я пришел просить подаяние у величественных господ. Мать забилась в угол кабинета и вспыхивала словесным недержанием. Глупые вопросы без надобности сыпались из её уст. Нервозность совсем не помогала ей мыслить рационально.
- Что у вас? – Холодным тоном прогремел врач. Мне всё больше чувствовалось его пренебрежение. Это был тон, которым предводитель разговаривает со слугой — испытывающий, вызывающий голос.
- Вот, посмотрите. – Мать с осторожностью протянула тот самый листочек. Бумага, на которой подписан мой приговор. Затем случилась та самая вспышка её чрезмерной говорливости, но никто не слушал. Доктор с высока вчитывался в документ, а я слишком погружен в себя, чтобы заострять на чем-то ином внимание.
- А химиотерапия что?
- Она не помогает. – Тихонечко, отстранившись, пролепетала родительница.
- Ну что ж…Попробуйте другую. – В голосе прослушивалась какая-то насмешка. Он не говорил это смеясь, но насмешка ясно звенела внутри серьезной фразы. Это голос твари из костей и мяса, что возомнила себя богом. Лысый советчик чуть отодвинулся от стола и вопросительно посмотрел на меня. В этот момент удалось вырваться из плена мыслей, злоба исказила ещё пятью минутами ранее спокойной лицо. Зрачки торопливо вскочили, впитав всю атмосферу кабинета.
- Я отказываюсь от химиотерапии. – Предложение звучало так тихо, но смысл слов придавал ему монументальную величественность. Интонация соразмерна шуму рухнувшего здания, похоронившего под собой ближайшие постройки. Отчетливая теперь уже насмешка вылезла на морду бога. Мать, обессилив, кинула на меня умоляющий взгляд.
- Максим…не надо.
- Это его право. – Ввязался врач. – Его жизнь и ему решать, как поступать с ней. Хочет, чтобы метастазы разошлись по всему телу и убили его, так пускай. Других вариантов просто нет.
- Вот именно, что моя. Хватит травить меня, как саранчу. Сколько ещё курсов нужно пройти? Я несколько лет под капельницей, а толку ноль. Может вы просто не знаете, как вылечить своего пациента и пробуете всё, что под руку попадет? Я похож на лабораторную крысу, на которой можно ставить эксперименты? Я человек!
Человек! А вы доктор, а не торговец безделушек. Попробуйте другую! Мы что, в колбасном магазине? Не понравилась одна, вот вам другая! Смешно!
Он замер с открытым ртом, не выдержав давления. Бог явно не ожидал такого напора. Млея над своим эго, ему и в голову не могло прийти, что какой-то отчаявшийся парень выкинет такое. Время поклонов закончилось. Я вскочил и с отвращением окинув присутствующих, хлопнул дверью.
Через несколько минут мать догнала меня у лифтов.
- Максим, ну что с тобой?
- Я отказываюсь от химиотерапии.
- Давай обсудим.
- Нечего обсуждать! Я отказываюсь!
***
Похоже, нам с вами придётся расстаться. Нет, я не сдался, просто выбрал другой путь. Несколько лет безликая болезнь раздирает меня по кусочку, не оставляя шансов на спасение. Многие из тех, с кем я лежал уже мертвы, у остальных метастазы. Единицы смогли выбраться из вечной схватки и начать нормальную жизнь без оглядки на прошлое. Мне не помогает ни одно из хваленых лекарств, не помогает лучевая и внутривенная терапия. Я стою в конце тёмного коридора, безнадежно пиная тупик, кирпичную стену, за которой нет ничего.
Раз уж эти метастазы увеличиваются, то хотелось бы провести остатки своих дней не под капельницей, а в уютном, комфортном месте с теми, кто дорог. Всё когда-нибудь заканчивается, жизнь не вечна. Похоже, это и есть последний круг, обитатели которого меня совсем заждались.
- Да что с тобой! – Плачущий голос Алены вырывался сквозь толстый слой моего обычного забытья. — Слышишь! Что ты такое говоришь? Ты не можешь просто так взять и прекратить лечение! – Она прижалась ко мне, сжимая до боли и без того ноющую грудь. – Прошу тебя…
Она ломала руки и кусала губы, ожидая ответа. За окном ночь казалась чернее чем обычно, даже окна в соседских домах поглощала тьма.
- Максим! Всё будет хорошо! Ну что мне сделать, чтобы ты ответил? Нельзя сдаваться, выбор есть всегда… — Она всматривалась в мои глаза, но не находила ответа.
За последний месяц я прошёл все стадии принятия заново и запутался окончательно. Злюсь я? Или отрицаю случившееся? Или может опять впал в маниакальную депрессию? А вдруг принятие так сказывается? Принятие – это когда ты не знаешь, как себя вести, как реагировать? Сколько вопросов, но кто мне даст ответы? Только я сам.
- Максим! – Голос настойчиво касался барабанных перепонок, но меня здесь уже не было. Я словно испарился, взял таймаут, чтобы разобраться.
Погрузившись в свой мир, я потерял связь с реальностью. Последние несколько недель ощущаю себя персонажем немого кино — картинка едва различима, а звука и вовсе нет. Я выпал из привычного ритма жизни, а пробудился лишь в салоне самолета, стремительно скользящего по небесной глади.
- Максим! – голос матери звучал сквозь помехи моего восприятия, словно в голове у меня находилась рация, которая давно уже потеряла связь с миром и сейчас вдруг появился сигнал.
Что происходит? Это можно объяснить тремя поразительными для меня фактами. Самолет летит в Израиль. Некий профессор готов побороться за мою жизнь. Надежда ещё есть.
22 января 2017 года.
Привет, любимая.
Только что зашел в номер. Очень комфортный попался самолет, с маленькими телевизорами и вкусной едой, давно не получал таких приятных ощущений от перелетов. Нас поселили в городке Тель-Авив, в нескольких метрах от береговой линии, представляешь? Уже успел помочить в море ногУ! Разговаривают евреи на ломанном английском, поэтому редко могу понять, что они талдычат.
Чувствую себя отвратительно, хотя здешняя атмосфера как-то успокаивает и даёт возможность хорошенько переосмыслить последние месяцы своей жизни. Не могу избавиться от дурацкой мысли о судном дне: вся эта ситуация походит на ночь заключенного перед речью о последнем приговоре. Мучаю себя сотней вопросов о том, да об этом. Доктор должен поставить точку на моих скитаниях. Другой вопрос, где будет стоять эта точка?
Казнить нельзя помиловать.
А ведь и правда врачи – это боги, как думаешь? Неправильное решение приводит к смерти, то есть ошибаться им нельзя. А если они ошибаются, то человеческая кровь стекает именно с их рук, такова ноша. Я уже решил, что какой бы путь профессор мне не нарисовал, я соглашусь.
Ладно, у нас уже ночь на дворе. Мне очень тебя не хватает. Завтра обязательно напишу.
23 января 2017 года.
Привет, любимая.
Сегодня утром мать вытащила меня на какой-то местный рынок. Доехали туда мы автобусом, постоянно озираясь на местные трущобы. Везде ведется стройка, даже часть береговой линии заставлена техникой и огорожена колючими заборами. Не смотря на это, Тель-Авив очень красивый городок, богатый я бы даже сказал. Башни бизнес-центров, блестящая набережная и идеально-ровные дороги задают хорошую планку. Туристы в январе похоже совсем здесь не ошиваются, поэтому на улицах практически нет народу. Очень мало вывесок на английском языке, один иврит у них котируется! О русском я вообще молчу, don’t understand.
Рынок показался мне типичным сборищем палаточников времен двухтысячных: торгуют всем, что под руку попадет. Мама набрала аж три килограмма клубники – по пять баксов за килограмм, можешь поверить? Наемся ягод на год вперед!
Ещё в брошюрах указано, что местные продавцы готовы торговаться, но что-то мы не спелись с ними. Хотел скинуть пару баксов с магнитика, а хитрый еврей выпучил глаза и завопил, что не понимает меня! Ну-ну! Хотя я и не удивлен, менталитет позволяет. Кроме фруктов и магнитиков, тут уйма забавных вещиц. Прикупил тебе тапочки, надеюсь понравятся.
После Кармеля (это название рынка), мы с трудом вернулись домой на том же автобусе. Сходили ещё раз на набережную и до вечера томились в ожидании такси.
Кабинет профессора находился на центральной улице, самой верхушке высоченного здания. Он восседал за огромным столом из дорогого дерева, стены были увешаны грамотами и благодарностями. Из окна кабинета виднелся весь городок. Мне показалось, что он явно не бедствует. С первой встречи профессор показался мне точно таким же, как врачи из замка, разве что одет дороже и благоухал итальянским парфюмом. Ладно, не буду томить…
Мы уселись напротив него с мамой и переводчицей, которая переживала не меньше нашего, как мне показалось. Потом он очень долго просматривал документы, выписки и снимки, изредка бубня себе под нос. Это самое ужасное ощущение в мире, ожидание своей участи. Я елозил, не зная куда девать руки, стучал зубами и метал взгляд в разные стороны. А что, если он скажет: лечения нет? Вам остался год! Что тогда? Ужасно, эти предположения просто доконали меня. В этот момент чувствуешь как ничтожна твоя жизнь, эта оболочка из мяса – гроша не стоит. За десять минут я сотню раз прокрутил в голове сцену своей кончины, как мы проводим последние дни вместе на каком-нибудь пустынном пляже. А потом он заговорил.
Он по-особенному тихо изъяснялся, кротко и с расстановками, а переводчица будто бы задыхаясь давила из себя тоже самое, но на русском. Он заключил, что рак для меня стал хронической болезнью, его не излечить. Сказал, что стоит всё-таки вернуться к курсам химиотерапии, иначе болезнь разойдется по всему телу. На данный момент метастазы незначительного размера и нельзя допустить увеличения. Всю жизнь мне предстоит капать эту дрянь. Я даже не огорчен, просто пуст внутри. Профессор дал ещё несколько возможных вариантов лечения, если капельницы не помогут, но это мелочи…
Домой мы ехали молча. Ближе к ночи позвонил отец и предложил нам съездить в Иерусалим на святые места. Ты ведь знаешь, как я отношусь к этому? Знаешь. Мы очень долго с ним спорили, припирались и в итоге он начал буквально умолять. Я согласился, не знаю для чего, но какая теперь разница.
Завтра утром автобус заберёт нас из отеля, нужно выспаться. И да, вероятнее всего спросишь, что я думаю на счет всего этого? Что чувствую… Я долго подбирал слова, но понял, что сказать-то и нечего. Я ничего не чувствую, ничего не думаю. Мне просто больно как физически, так и морально. Просто больно.
Спокойной ночи, очень жду конца этой поездки, чтобы наконец обнять тебя. Завтра напишу!
24 января 2017 года.
Привет, любимая!
В семь утра автобус уже мчал в сторону Иерусалима. Нудный экскурсовод что-то без передышки тараторил: посмотрите сюда; посмотрите туда, но я особо не слушал. Хотелось спать, да и настроение не самое подходящее для экскурсий, думаю, понимаешь. Мама тоже всем своим видом выдавала внутреннее расстройство, поэтому всю дорогу мы угрюмо разглядывали пролетающие картинки природы за окном.
Первым делом автобус завез нас в магазинчик религиозной атрибутики. Это была не просто лавка со свечками и крестиками, а целый супер-маркет. Люди будто ополоумели; хватали тележки и доверху заполняли их необычной продукцией. Что с ними не так? Некоторые бабушки хватали аж по сотне свечей в связке. Святая земля, похоже, и впрямь оказывает сильное влияние на людей.
Сделав небольшой ознакомительный круг по магазину, я сразу вышел на улицу. Заведение возвышалось на холме, поэтому отсюда отлично проглядывались местные красоты. Хотя красотами трудно назвать заставленные строительной техникой горы. Ещё на въезде я заметил, как большую часть зданий кропотливо восстанавливают.
Когда одичавшие туристы насытились скупкой атрибутики, автобус продолжил маршрут. Первое место в списке экскурсии занимал Храм гроба Господня. На транспорте к нему практически не подобраться, поэтому толпу наших соотечественников высадили за несколько километров с предложением прогуляться пешочком. Знаешь, я ещё никогда так не уставал от прогулок. Городок казался мне бесконечным треугольником! Понимаешь? Улочки будто низко кланялись, создавая наклон в шестьдесят градусов, а учитывая технические характеристики моего протеза…Я шагал на вершину этого треугольника, выпучив глаза. Мать пыталась дать мне руку, но сразу же получала отказ и моей гневный взгляд. Когда мы достигли цели, с меня уже стекал ручьем пот, а багровое лицо шипело от ярости.
Даже здесь стройка! Половина Храма плотно завешана, а по другой бегали рабочие. С верхних этажей слышался гудёж от техники и выкрики дельцов на иврите. Экскурсовод сначала беседовал с работниками памятника, потом провел нас по нескольким комнаткам. Бабушки всю дорогу целовали и гладили каждое святое место в храме. Не знаю, сильно ли им это поможет в жизни, но выглядело достаточно странно. Мне трудно понять такое всеобъемлющее поклонение религии. Они ведь и так находятся в самом святом месте на земле, Бог наверняка следует за ними и слышит их молитвы без слов и зажжённых свечек, к чему всё это? А знаешь, что самое абсурдное и смешное? Один святоша тут бродил мимо рядов наших туристов, а в один момент предложил заманчивую услугу.
Видишь ли, раз в день у них проходит служба и каждый желающий может записать на листочке (скверного вида) этого прохвоста своё имя, чтобы на заветной службе за него помолились. Можно даже и не одно имя! Есть только маленькое но! Стоимость указанного имени – десять баксов. Ну, что может быть более глупее? Святые люди, ей богу… Думаю, ты согласишься со мной на счет того, что в религии нет места коммерции, тем более такой наглой. Бог всегда будет с человеком и не нужно тратить ни копейки для этого; или что, для бедняков Бог глух и слеп? Нет, конечно. Причем бизнес прибыльный! Многие согласились принять столь заманчивое предложение.
После этих махинаций нас провели в место рождения Иисуса – пещеру рождества. Достаточно таинственное место: всюду свечи и украшения, а само место отмечено звездой. Конечно, не обошлось без поклонов, поцелуев и прочего… Мама с рвением выполняла все команды экскурсовода и молилась на каждом шагу, плакала и опять молилась. Для меня это было любопытно, не более.
Впитав энергетику храма, наша группа поспешила в автобус. На этот раз водитель долго вилял между постройками. Улицы и их жители показались мне мрачноватыми, даже подозрительными. Прищур иудеев так и преследовал нас на протяжении всего пути, видимо туризм для них малоприятен.
Храм гроба Господня – наша следующая остановка. Скажу тебе честно, здесь я совсем сдал позиции и всю экскурсию просидел на скамейке возле входа. Но один интересный момент всё-таки мне запомнился. Очередь к месту погребения тянулась аж до той самой лавочки. Люди рыдали и тряслись в конвульсиях при выходе. Многие падали на колени и крестились, громко всхлипывая. Большинство посетителей выглядели на пятьдесят, а то и старше.
Окончательно вымотавшись и изголодавшись, мы с мамой упали на свои места в автобусе. Она в каком-то забвении и несокрушимой радости, а я в простом физическом бессилии. По всему салону слышались шушукания, которые с досадой перекрикивал экскурсовод. Глаза слипались настолько, что я не заметил, как наш транспорт въехал на территорию маленького ресторанчика.
Внутри он больше походил на столовую. За пятьдесят баксов можно было накладывать всё, что душе угодно. Не обошлось без фалафелей и мацы. Первое блюдо и впрямь не отличить от мяса, представляешь? А маца показалась типичной среднестатистической лепешкой, увы. Набив животы, мы вернулись в автобус вздремнуть, но не тут то было. Вслед за туристами вбежал рослый негр с беззубой улыбкой и бешенными глазами. Подмышкой у него торчала сумка с магнитами. Он расхаживал по автобусу с мольбами купить его магнитики. Когда же продавец убедился в полном хладнокровии аудитории к товару, то начал завывать речевки: “Русские малацы! Америка Ацтой! Матрешька класс! Бургер фу! Путин класс! Обама ацтой!». Самые умные начали хихикать, другие снисходительно улыбнулись и продолжили смотреть в окно. Ну, а на сладенькое он приготовил песню про Катюшу, как тебе? После триумфальной, хоть и неказистой скороговорки он смог всё-таки продать парочку своих магнитов, хитрец! Затем певец удрал от публики, послав, правда, воздушный поцелуй.
Последним испытанием была Стена плача. Нас как обычно высадили черт знает где и вся ватага ринулась вперед, оставив меня с мамой далеко позади. Улицы всё так же мостились под наклоном, поэтому наша неполная семейка плелась дольше всех. Путь, кстати, выдался странным. Сначала экскурсовод протащил нас мимо рынка, предупредив о развитом воровстве сумок в здешних местах. Потом, попутно беседуя с одной из любопытных бабушек, он забрел в дебри еврейских улочек. Очень узкие улочки! В районе, который мы проходили, изредка звучала странная, угнетающая музыка.
Стена плача стала для меня особенным местом. Солнце практически зашло и прорывавшиеся лучи окрасили меркнувшее небо в кроваво красный цвет. Верующие послушники закрыв лицо руками, молились напротив возвышенности. Некоторые сдирали колени вдалеке; некоторые приносили с собой раскладные стулья и садились прямо впритык к стене, с трепетом прикасаясь к святому. Нас разделили по половому признаку, поэтому мне удалось запечатлеть в памяти только одну сторону. Все мужчины там были облачены в чёрные одежды, носили густые бороды с бакенбардами и кипы. Каждая пара глаз мне запомнись задумчивостью, сидевшей в глубине их душ. Но о чем они думали? О Боге?
Душный день подошёл к концу, когда подул ветер. Ты не представляешь, как я ждал этого дуновения целый день. С облегчением мы вернулись в автобус, так и не поняв эту культуру.
Для меня всё равно, где человек держит свой путь, где родился и вырос — ведь не это главное. И не это делает людей ближе к Богу. Под шуршание колёс мне даже в голову ничего не пришло, все мысли о боли в мышцах и затуманенном рассудке. Да и ехал я опять же не по своей воле, а по поручению отца. Он видит в этой поездке мое спасение, чудотворный путь исцеления от рака. Но мы то знаем, что поможет мне только достойный уровень медицины.
Очень соскучился по тебе! Уже завтра смогу обнять и забыться! Скорее бы. С трудом написал это сообщение, руки трясутся от усталости. Люблю тебя!
***
Профессор в Израиле предложил три возможных варианта лечения. Первый видится мне роковым. Химиотерапию я мог принимать лишь в родном городе, с замком покончено. А уехать в родной город значит бросить всё, что я построил за это время, опять. Вновь потерять девушку, учёбу, работу, новых знакомых, но не потерять жизнь. Как относиться к повторяющемуся циклу бед? Я пуст настолько, что даже не могу заплакать или разозлиться. Черви напастей настолько выели меня изнутри, что я даже сопротивляться не могу, для меня это норма, обыденность. Однажды ты миришься со своей судьбой, человека, который обречён жить в шаге от… Ну, вы поняли. Я стою под горой, которая за секунду обрушит кубометры снега, нужен только момент.
Я свободен от общепринятого, человеческого права, от границ и предубеждений. Ведь я видел самые потаённые ужасы этого мира, прочувствовал боль в высшей степени. И теперь я пуст.
Алёна знает всё, ей не нужно объяснять. И когда мы с матерью собирали чемоданы, я думал, что потерял ее. Сейчас вернусь в свой город, а она найдёт нормального парня. Но любимая подобно жене декабриста поехала со мной. Мы собрали пожитки, взяли с собой собаку и, прокрутив в несколько оборотов ключ зажигания, ринулись в леденящую Сибирь.
***
Меня ещё слышно? Где вы? Совсем запутался…
Химиотерапия не помогла, а мне становится хуже. Чувствую боль в области лёгкого, задыхаюсь. Воздуха совсем не остаётся. Алёна взрывается в истерике от безнадёжного пребывания и траты времени.
Приходится выбрать запасной вариант и перейти на таблетки. Я читал про них статью. Эти таблетки выписывают на последних стадиях, чтобы замедлить неминуемый процесс. Кто знает, сколько ещё осталось? Кто знает…
Взяв таблетки, мы отправляемся обратно в Москву, а там… будет, что будет.
ОКОНЧАНИЕ СЛЕДУЕТ
—————-