Саргон Хадая – военкор телеканала RussiaToday на арабском языке. Работает политическим журналистом на канале RussiaToday Arabic с начала его основания. Брал интервью у многих известных политиков, в том числе у Башара Асада и Сергея Лаврова. Бывал в горячих точках, в ноябре 2015 года в Сирии получил осколочные ранения рук и спины. Его мать русская, а отец — сириец, поэтому Саргон прекрасно владеет двумя языками и считает, что у него две родины — Россия и Сирия. Студентка первого курса факультета журналистики ГИТРа Аделя Шагиева взяла у Саргона интервью.
- Как часто Вы ездите в зону боевых действий и часто ли вам там страшно?
— К сожалению, в настоящее время наша работа в зоне боевых действий почти ежемесячная, так как современная международная политика сложилась таким образом: зоны нашей ответственности, как журналистов и как сотрудников именно RT на арабском – это и Ближний Восток, который уже полыхает, и то, что связано с Российской Федерацией, Донбасс, поэтому приходится ездить очень часто. Страшно? Ну местами, наверное, да. Лукавить не буду. Те, кто вам говорят, что это не страшно – врут. Всем страшно. Война всегда страшная штука. Война – всегда потери, жертвы. Это не просто пушки, которые стреляют, это судьбы людей, убитые женщины, дети, покалеченные семьи и судьбы. Вот это очень страшно и переживать это, пропускать через себя тяжело. По-другому смотришь на мир, на мирную жизнь, начинаешь все по-другому ценить, когда мирно, спокойно.
- Как войны друг от друга отличаются? В чем сложность работы корреспондента в таких условиях?
— Знаете, войны – они разные. Бывают локальные конфликты, бывает, например, если уходить в терминологию, контртеррористическая операция Российской Федерации на территории Сирийско-Арабской республики, специальная военная операция на Украине, наше определенное присутствие в неких африканских странах, наше определенное сотрудничество с сегодняшней властью Афганистана. Форма разная, но суть остается одной, и если мы говорим о военной корреспонденции, то это значит, что мы всегда начеку, должны всегда смотреть и оглядываться, понимать ту ситуацию, в которой мы находимся. Мы же отвечаем не только за себя, мы отвечаем и за свою группу. Вот вы пришли группой, и мы приблизительно таким же составом всегда ездим. Надо принимать решения, понимать обстановку, читать эту обстановку, не доводить до пика ситуации, надо понимать, когда уходить, где работать, с кем общаться, понимать традиции тех стран, куда ты едешь. Как правильно сидеть, как правильно разговаривать, мимика, детали, если мы говорим о серьезной работе, это может всегда выдать людей, а, как вы понимаете, нам часто приходится работать под прикрытием, потому что мы не везде желанные гости. Когда люди узнают, что мы журналисты, а особенно из России, многим это не нравится. Не буду скрывать — мы же освещаем войну, соответственно, мы работаем с российской армией, а когда мы с ней работаем, все, кто сотрудничает с нами, могут подвергаться какой-то опасности со стороны нашего противника. Ты несешь определенную ответственность за судьбы людей и это всегда важно понимать, прежде чем чем-то заниматься.
- В 2015 году вы с коллегами попали под обстрел. Какие были последствия после этого случая?
— Сижу перед вами, все в порядке, работаю. Было осколочное ранение, две операции в Сирии на базе, третья операция, на которой достали осколки, была уже в Москве. Ну, опыт. Знаете, после того опыта, может быть, по-другому начал на все это смотреть, потому что понимаешь, что какой бы ты ни был там специалист, каким бы ты ни был умным, идеальным, прекрасным, одна ракета – разнесет. Это очень опасная профессия, вы ходите на грани, и это надо понимать. Ребят, это очень сложно, нужно понимать специфику региона, конфликта, надо изучать медицину, психологию. Такой объем работы. Мы, журналисты, через себя пропускаем весь негатив, все то, что хотим показать зрителю, и эти моменты очень специфичны. Позитива мы не видим, он с нами не остается, всегда легко пропускать хорошее, а плохое сохраняется. И когда ты это все через себя пропускаешь – ты начинаешь этим жить.
- А как Ваша семья относится к вашей профессии?
— Это, наверное, самый сложный вопрос. Плохо относится. Когда все это начиналось, все было нормально, а когда это становится постоянным образом жизни…. Ты рискуешь, твоя семья всегда ждет, узнает, где ты, в какой точке. Я и моя группа, когда мы куда-то заходим, а мы, бывает, заходим на 5 дней — неделю, мы не сообщаем об этом. Сообщаем, только тогда, когда оттуда выходим, потому что опасно. У всех дети, жены, которые трясутся, говорят, простите «вот скотина, опять полез, куда тебя тянет?». Потом мы это все выслушиваем, приезжаем домой, получаем «по шапке», отдыхаем, приходим в себя и заново возвращаемся, потому что понимаем – это наш долг. Прежде всего – это наш долг перед теми ребятами, с которыми мы работаем, потому что у нас замечательные бойцы, великолепные коллеги из состава Вооруженных Сил Российской Федерации. Мы понимаем, что мы показываем судьбы этих людей, их подвиги, доблесть. Мы считаем, что обязаны пройти с ними этот путь. Не всегда нам позволено быть там, где они бывают, не всегда мы говорим, где были, потому что запрещено иногда куда-то залазить, но мы залазим, и мы пытаемся сделать свою работу – показать миру ту правду, которую пытается наш противник не показывать. Мы показываем судьбы простых людей, и я считаю, что это наша основная задача. Ведь если вы съездите куда-то в Европу или Штаты и спросите, где находится Украина, в чем суть конфликта – никто вам не ответит. Вот этот информационный вакуум, который наш противник и «бывшие друзья» создают, мы пытаемся разорвать, и то не дают, потому что все наши социальные сети и ТВ каналы заблокированы. Есть только одна правда от наших западных «коллег», которую они навязывают всему миру. Наша задача – попытаться найти баланс. Это очень сложная задача. За нами идет охота. За убийство журналиста платят больше, чем за убийство простого военного, и мы это понимаем. Возвращаясь к вопросу семьи – если об этом всем узнают наши жены, мамы, бабушки, дочери – вы, женщины, яростны, лучше под пушку, чем под ваш гнев!
- Преследуют ли вас страшные картины с войны и как вы от них абстрагируетесь?
— Бывало. Убитые дети, женщины, гражданские… Но я скажу честно, не буду лукавить, когда ты работаешь в таких условиях несколько лет подряд, уже не пропуская через себя, ты ставишь фильтр – это работа. Ты приехал, отработал, вернулся, разделил это все на рабочие моменты и гражданскую жизнь и становится легче, потому что жить с этими картинками – тяжело. Опять же, это судьбы людей. Вот вы ходите по Москве, заходите в метро или автобус – люди улыбаются, ругаются, живут, а вот представьте регионы – ребенок, который лишился рук или ног, мама, у которой убило трех сыновей. Ты вот смотришь на этих людей и через их судьбу пытаешься понять свою. Ты понимаешь, несмотря на все проблемы, которые мы переживаем, насколько у нас идеальная и шикарная жизнь. И это самое сложное – когда ты пытаешься показать тяжелые судьбы простых людей и пропускаешь их через себя. На этом большинство журналистов ломается и проваливается.
- А вы следите за судьбами героев своих сюжетов?
— Чаще мы работаем с военными, но да, следим, помогаем, кому куда поступить, у кого-то семейные проблемы, «социалка», пытаемся. Людей много, историй много, а мы оттуда почти не вылазим. У нас там даже есть определенные места, приезжаем – первым делом едем на кладбище к пацанам, с кем мы были, помянем, потом приходим к их семьям, детям подарки привозим, потом сядем «хряпнем» с мужиками, которые живы, и начинаем работать. Ну бывает и такое, это часть нашей жизни, есть определенные регионы, и мы там как у себя дома. Мы знаем, кто женился, кто развелся, у кого какие дети. По сути, мы знаем детей, которых в 2014 выносили на руках, а сейчас они заканчивают школу, мы с ними прошли весь их сознательный путь, а этот путь для них – путь войны.
- Сколько времени вы готовитесь к съемкам?
— Ну, могу как сейчас, просто сесть и начать. Вот вы снимаете на камеру со светом, а мы перешли на более мобильный формат – камера телефона, потому что война мобильна, она не позволяет разворачиваться с техникой. Мобильный телефон, профессиональный оператор, профессиональные коллеги, которые не оставят на поле боя. Мы контролируем, смотрим на все 360 градусов: небо, воздух, землю. Все приходит с опытом, может это и не то, чем стоит гордиться, но, опять же, к сожалению или счастью, такая обстановка, что мы на войне – как рыба в воде. Надеемся, что, когда это все закончится, мы снова будем снимать сюжеты о том, как там кошечка родила кошечку в зоопарке, рассказывать человеческие социальные истории, а пока вот готовы прямо сейчас.
- Что вы испытываете, когда выходит ваш сюжет?
— Раньше было интересно, как получилось, как люди отреагируют, а сейчас так все это надоело – вышло и вышло, посмотрели и посмотрели, понравилось или не понравилось… Кому не понравилось – пусть сам приезжает и снимает. Мы знаем, насколько качественно это делаем, знаем, насколько мы рискуем, чтобы этот материал вышел, а ждать оценки от «диванных аналитиков», ну, извините, лучше в другой раз.
- Каждый корреспондент может стать военным или это не для всех?
— По логике – каждый, но насколько люди готовы рисковать своей жизнью? Сколько раз меня просили разговаривать со студентами, читать лекции… Ребят, это очень большой риск. Прежде чем уходить в эту специальность, нужно понимать, что это не игры. Когда люди поймут степень риска – может, станет легче. К нам только за 2,5 года иногда таких туристов привозили! Едешь на съемки, а тут такая «фифочка» вся из себя, маникюр, педикюр, кеды, короткие штанишки, а мы смотрим и думаем – а если сейчас как долбанет и что нам с этой мадам делать? Это придется ее на плечах вытаскивать – рисковать жизнью, спасая человека, который не подготовлен к войне. Некоторые приезжают без плит в бронежилете. «А зачем? Он тяжелый». Иногда начинается какая-то пиар-акция, когда на фоне танка селфи делают….
- В фильме «Военкоры 3: он молится на языке Бога» вы сказали, что мечтаете научится кататься на серфинге. А о чем еще вы мечтаете?
— Пройдя через столько конфликтов, очень хочется, чтобы люди наконец-то научились договариваться. В свое время у Сергея Лаврова спросили про самую древнюю профессию и у всех есть представление, о чем идет речь, но Сергей Викторович сказал – дипломатия. Я надеюсь, что мы все заново вернемся к самой древней профессии и научимся договариваться, потому что любой конфликт, любая война заканчивается переговорами и подписаниями соглашений. И вот когда люди научатся избегать резни и сразу приходить к договору – всем станет легче. Нас от обезьяны отличает умение разговаривать, поэтому нужно уметь договариваться. Поэтому есть ООН, международное право, есть все для того, чтобы не было войн. Донося ужас войны, мы, корреспонденты, стараемся сократить ее жизнь и привести к миру.
Текст Аделя Шагиева, студентка 1 курса, факультета журналистики ГИТР
Фото: Тимофей Паршин, студент 1 курса, операторского факультета ГИТР
—